Во всю ширину и высоту обширного сценического пространства – нечто вроде стены, составленной несколькими ярусами квадратных гнезд. Иногда их лицевая поверхность, заключенная в квадраты рамок, - плоская. Порой (с помощью компьютерных технологий) – преображается в изображение арочных, как в храмах, входов в пространство за этой стеной (и в монастырские помещения и в монастырские кельи). Перед этим своеобразным арьер-занавесом возникают кельи и жилище, разворачиваются многочисленные эпизоды и перипетии сюжета. Но и сама арьер-конструкция – тоже место действия. В ключевые моменты, как бы отбивки одной «главы» повествования от следующей, появляются персонажи. С высоты, их этих сот-арок звучат страстные монологи и диалоги. Такими же отбивками одной «главы» от другой становятся трансляции видеоизображений и возникающие на фоне стены из квадратов-сот «световые рисунки» - пространственные плоскостные линеарные композиции, складываемые неоновыми трубчатыми светильниками. Эта масштабная арьер-конструкция расположена все же не в глубине сцены, а проходит через центр поворотного круга. И ее движение с поворотным кругом, и движение от эпизода к эпизоду, от перехода главного героя из одной ипостаси в другую (и, между прочим, перехода ряда актеров из облика одного персонажа в другой) – символ нашего движения по кругу жизни…
Начинается новый театральный сезон, и МХАТ им. М. Горького, помимо прочих постановок, продолжит общение с публикой премьерой сезона – спектаклем «ЛАВР». Гвоздь сезона! Шум вокруг – невообразимый. Зрители вправду заинтересованы. Но публичные споры, столкновения в прессе и, особенно, в онлайн-сетях, меньше всего похожи на дискуссии о творчестве. О сути постановки. О том, удалась она или нет. Стала тем, как подают ее создатели и сам театр – или «не дотягивает»? То есть, упрямо – и, я бы сказал, целенаправленно – все сводится к скандалу. К скандализированности оценок того, что происходит в последние сезоны со МХАТом им. М. Горького. Вообще (учитывая при этом действительно многие спорные решения Министерства культуры и местных властей по всей стране в сфере культуры и, в том числе, в сфере театрального искусства), нынче любое событие в искусстве предпочитают рассматривать прежде всего с позиций скандализированности. Так занимательнее и интереснее. «Рекламнее», между прочим, и «пиаристее». И вокруг ситуации с МХАТом им. М. Горького наверчено тоже много всякого. Но в этих заметках я не намерен вдаваться в эти споры. Кто прав, кто виноват… В чем и почему… В общем-то, эти споры поверхностны во многих своих аргументах (вроде бы даже в чем-то справедливых). Здесь я попытаюсь остаться только в пределах разговора именно о творчестве. О «художественном продукте». А «упираться рогом» в скандал – это принижать суть творчества. Но никак не защищать ее. О том, что за спектакль получился – что в нем сложилось, а что вызывает сомнения.
Итак, спектакль «ЛАВР» во МХАТ им. М. Горького. Автор текста Евгений Водолазкин (по его же роману). Режиссер-постановщик Эдуард Бояков. Режиссер Сергей Глазков. Соавторы инсценировки Алексей Зензинов и Эдуард Бояков. Художник-постановщик Александр Цветной. Художник по костюмам Алиса Меликова.
Вообще в постановочной группе – много специалистов. Актерский состав спектакля – огромный. Потому что и число ролей – и главных, и второстепенных, и «проходных», и в массовке – тоже огромное. И многие артисты выходят в облике разных персонажей. Потому что постановщики стремились «втиснуть» в ограниченное пространство сцены и в «конечное время» спектакля обширный и многоплановый роман-эпопею. Долгая жизнь главного героя и его перипетии и превращения на этом пути. Все, встреченные им. И всё встреченное и пережитое, прочувствованное и передуманное. Не только внешние, житейские и личные обстоятельства. Но и события внутреннего мира, превращения души героя. И «проходных», малозначащих событий и персонажей, на самом деле, в этой истории нет.
Роман Евг. Водолазкина (действительно весьма читаемый) – попытка современного беллетризованного «бытия». Роман-эпопея, да, но и явное адресование его автором к бытийным текстам - тоже налицо. И потому неизбежно авторы спектакля обратились к форме и структуре спектакля-фрески, стремясь также интонировать постановку как спектакль-бытие. Попыток такого рода на российских сценах почти и нет. Тем более – такого масштаба и замаха. Тем более, что роман несет в себе черты и отсыла и к «документальности», и к опыту создания «нового духовно-сакрального мифа», нового «апокрифа» - причем, в стилистике и манере длительной и давней традиции, но на уровне мышления и миропонимания современного человека, с впитанным им в современное, модернизированное «светское» сознания всеобщего опыта сакральной культуры (во многом, кстати, утерянного и в попытках его нового приобретения-возврата – переосмысляемого).
Понятно, что с одной стороны, это должно было вызывать не только огромный интерес публики, но и жаркие споры (вплоть до непримиримых суждений) о постановке, ее герое и ее материале. А, с другой стороны, поставило перед создателями спектакля острые творческо-технические профессиональные задачи – какими художественными и технологическими средствами искусства сцены, каким «сценическим языком» рассказать эту историю – о Лавре, как сложить в непротиворечивую и убедительную образную структуру то, о чем хотелось рассказать? Ясно, что этот, обретаемый авторами спектакля в ходе постановки опыт и творческий результат этого опыта, еще более обострили споры вокруг премьеры «Лавра».
В аннотации к спектаклю сказано: «Лавр – имя одного старого средневекового монаха-схимника, уроженца Белозерских краев. Таким его придумал автор… романа Евгений Водолазкин. В спектакле герой предстанет мальчиком и юношей, зрелым человеком и старцем, врачом и юродивым, путешественником и отшельником. Его великая любовь проведет его бесконечному кругу жизни через города древнего христианского мира, по рекам и морям, по лесам и долам».
Все так. Добавлю еще, что это - путь сквозь чащобу людских отношений, в которых смешаны верность и предательство, корысть и самоотверженность, вера и безверие. И это еще путешествие героя романа – и спектакля – сквозь дремучую чащу заблуждений и противоречий собственной души, сквозь отречение от профессии, от дара и таланта, от себя самого – к познанию самое себя. В той же аннотации приведены слова постановщика, Эдуарда Боякова: «Лавр» - это наше движение навстречу к самим себе… спектакль… о духовном пути…»
Поэтому на сцене возникают и келья монаха, и изба лекаря, и храмы, и торжища, ярмарки, гулянья, палаты вельмож, палуба корабля – русское Средневековье. Главный герой проходит искушение любовью, искушение высотами таланта и профессии, искушения новым чувством, искушение отринуть все прожитое и стать иным… и вновь иным… и снова иным… И эти внутренние и внешние «перерождения» совершает, меняя места пребывания, путешествуя по Средневековым землям – родным и чужим, своим, здешним – и нездешним, все равно что в ином, нездешнем пространстве. Мы увидим, как меняется герой, увидим его возлюбленных и его детей, его родителей, его превращение из народного лекаря, знахаря, целителя – в великого врача, в путешественника, в монаха-схимника – и в каждой ипостаси у него новое имя, и тот, с каким он завершает свой земной путь – Лавр. На этом пути герой обретает благословение священнослужителей Церкви – вплоть до высших, митрополичьих чинов. Он пройдет сквозь одиночество и сквозь водовороты людских толп – торжища, драки, походы… встретит иноземцев иной веры, которые станут его верными спутниками и защитниками в чужих землях и на морях; и встретит в родной земле разбойников и убийц, и выйдет на сцену в этой круговерти событий настоящий волк (он по сюжету предстанет в роли мстителя, покаравшего разбойников, посланец иного мира, свыше и посланник живой природы-защитницы праведных).
И вот как весь этот массив сюжета и его смыслов развернуть на сцене? Понятно, что такую историю, бытийное житие сценически надо представлять-складывать по принципам древних сакральных обрядово-мистериальных действ. В мистериях знаком, символом было все – и работа исполнителей-участников, и каждая деталь одеЯний, головных уборов, предметов вещественной обстановки места действия. Но тут самим наличием и движением артистов и предметов в пространстве игры не все можно передать. По крайней мере, если говорить о масштабности такого замысла, как спектакль «Лавр». На помощь приходят современные технологии. Примеры применения их в этом спектакле я описал выше. По замыслу создателей спектакля эти новейшие технологии должны создать у зрителя ощущение мистичности самого пространства событий, сделать буквально осязаемой мистичность пространства сцены и мистическую сакральность сюжета.
Недавно проведенная реконструкция и переоснащение новейшей аппаратурой и машинерией сцены и закулисья МХАТа им. М. Горького такой супер-современной аппаратурой теперь обладают. В нашей стране наперечет сценические площадки, обладающие такими техническими возможностями. Но надо еще уметь ими во всей полноте воспользоваться! И далеко не у всех удается с этим справиться. В спектакле «Лавр», на мой взгляд, - в целом получилось. Прежде всего скажу об освоении высоты сценического пространства. Взглядом зрителя, его визуальным ощущением и восприятием надо уметь управлять. В спектакле «Лавр» это сложилось. Действа в «клеймах-сотах – происходят на разной высоте. Но воспринимаются ясно, четко, не теряются в огромном пространстве. И не теряется ни один персонаж «на переднем плане» - ни в массовых сценах, ни в групповых-ансамблевых, ни в сольных или дуэтных. Использование сценической современной техники в спектакле «Лавр» помогает держать ритм и темп действа, поддерживает и «укрупняет» его музыкально-звуковую структуру. Переводит внимание зрителя от массовых сцен на портретные крупные «планы».
Хотя сразу скажу: не все пока сложилось. Особенно неровно взаимодействуют с восприятием зрителя линеарные абстракции из светодиодов. Иногда они необычайно эффектны и увлекательны. Но порой – вульгарны и аляповаты. И видеоряд не всегда тонально, колористически и по ритмике вписывается в визуальное восприятие действа. Сомнение… ну, или скажем, знак вопроса вызвал эпизод переклички событий Средневековья с нашими днями. Современный врач словно бы выступает наследником и продолжателем целителя и монаха-схимника Лавра (оставаясь человеком наших реалий). Понятно, что создатели спектакля шли за автором романа. Водолазкин, кстати, и в словесной ткани текста используют такую игру лексики, которая «привязывает» живую речь Средневековья к языку наших современников. Но – опять же, на мой взгляд – эпизод с современным врачом не самый убедительный в спектакле…
Создатели спектакля представляют в аннотации это фоновое место действия – арьер-стену из квадратов-сот – как аналог иконы. Подспудно, конечно, имеется ввиду, что и весь спектакль – как бы «ожившая икона»: события на переднем плане, и сольные и массовые эпизоды – центральная часть иконы. И они же – «клейма», окружающие центральную часть и повествующие об отдельных эпизодах житийного бытия главного героя. Гнезда-квадраты в арьер-конструкции – аналог тех же самых «клейм». По-моему, не читается это столь явно, как заявлено в аннотации о намерениях авторов постановки. Хотя сам отсыл к древним принципам сакральных (и не только сакральных) изобразительных повествований адекватен и прочитывается убедительно. Кстати, вот какое замечание можно тут сделать. Расхожим стало утверждение о «клиповости» мышления и восприятия современного человека. А ничего нового, неожиданного и не опирающего на природу человека и на древние традиции культур тут нет. Метопы во фризах античных храмов, клейма в христианских иконах, такие же рисунки-«клейма» на тканевых «иконах» в вероучениях Востока – природа и принцип един (как и в рельефах и изображениях в гробницах фараонов Древнего Египта, а еще раньше это начало складываться в древнейших наскальных изображениях) – центральное место занимает образ и главный эпизод в жизни-бытии «главного героя», а вокруг, по периметру – в череде отдельных изображений – эпизоды этого его пути-бытия.
Так что подспудно в этом спектакле есть серьезнейшие основы самого постановочного хода, которые делают это действо – «Лавр» во МХАТе им. М. Горького – увлекательным для многих и многих зрителей (а не тот скандал, который раскручивается вокруг самого МХАТа им. М. Горького).
И вот еще что. Особым, опосредованным, непрямым соответствием эта постановка – итогом превращения телесной оболочки Лавра «после жизни» – перекликается с тем, как в последние годы многие завещают распорядиться своим прахом после завершения земного пути. Не в том дело, что кремаций ставится все больше. А в том, что все чаще завещают развеять свой прах после кремации над морем (или иным водоемом). В этом нет ничего, противоречащего «христианской традиции». В последнее время некоторые завещают высыпать их прах после кремации в корни саженцев деревьев (несколько раньше эта идея возникла за пределами наших границ, на Западе). Конечно, есть и немало противников такого «распоряжения прахом». Заявляют: это – нездоровое «поветрие». Кощунственная «мода». Нелепое зигзаг нео-язычества. А Лавр в спектакле МХАТ им. М. Горького завещал, чтобы его прах «оттащили» в болотную топь, и достался бы он лесному зверью. В этом, конечно, и особое «умаление плоти». И нежелание после смерти превращаться в фетиш, в то, что спровоцирует нечто вроде идолопоклонничества. На самом же деле смысл этого завещания Лавра насчет его праха (и смысл нынешнего развеяния праха и уж, тем более, превращения его в «подкормку» для саженцев) – в осуществлении древнейшего чувства единения с природой. С миром, созданным не нами, возникшем до нас. С миром, из которого мы выходим и в который возвращаемся. С миром осязаемым, вещественным – и с миром незримым. Это знали издревле все народы. Постепенно утрачивая, по мере развития цивилизации, особенно городской, это свойство и это ощущение. А глубинный смысл его – глубоко философско-духовный… Не буду вдаваться в споры о сакральном, в противостояние аргументов той или иной стороны апологетов веры. Скажу лишь, что в этом финале жизни Лавра (и спектакля) – особый урок трезвого, мужественного приятия бытия и окружающего мира.
Я намеренно не разбираю здесь отдельные роли. Главных персонажей, сыгравших важную роль в судьбе героя, персонажей второго плана и персонажей эпизодов – множество. И «толпы» народу в массовых сценах. Внутренний строй спектакля тяготеет к музыкально-драматическому принципу. Собственно, а как иначе? Спектакль-«бытие» неизбежно в постановочных приемах будет тяготеть – как я уже выше написал – к обрядово-мистериальным принципам (да и сама природа современного театра сохранила свои мистериально-обрядовые корни). Массовые сцены, соло, дуэты, трио и квартеты; бытовая пластика, переходящая в пластику танцевально-ритмизованную (хореограф-постановщик – Рамуне Ходоркайте). Звуковая партитура спектакля – не только речь актера, но и, организующая внутренний ритм и тональность эпизодов-глав, музыка: музыкальные композиции «вживую», сочетающие тонко воспроизводимую аутентику и современный рок (музыкальный руководитель – Василий Поспелов; трио уже полюбившихся зрителям музыкантов: Сергей Калачев – бас-гитара; Варвара Котова – вокал, гусли, колесная лира; Петр Главатских – маримба, ударные).
Это – ансамблевая постановка. Каждый актер – и в «массовке», и в основных ролях – вписан рисунком существования на сцене в общую композицию движения сюжета. Это – сложная для каждого артиста работа. И достойно с ней справляются, на мой взгляд практически все: Рассказчик, он же Амвросий, он же Лавр – Дмитрий Певцов, юный Никита Кашеваров – отрок Арсений; Устина – Алиса Гребенщикова; старец Никандр – Леонид Якубович; Рукинец – Евгений Кананыхин; Устин – Михаил Кабанов – юродивый Фома; Андрей Бледный – старец Иннокентий… и многие-многие другие (говорю о составе спектакля, который я видел).
Несомненно, что далеко не все зрители, приходящие на спектакль «Лавр», проникнуты духом того, о чем повествует в романе Водолазкин, и что стремились выразить авторы постановки. В какой-то мере спектакль «Лавр» - своеобразная экзотика на нашей сцене – русское Средневековье и духовный путь праведника через призму видения автора романа и авторов постановки. Наверное, кому-то этот спектакль разбередит душу. Кого-то подвигнет внимательно изучить и попытаться понять жизнь на Руси в средние века. А для кого-то окажется просто увлекательным зрелищем. Но спектакль, при всех его неровностях, которых он пока еще не лишен, при всей спорности некоторых моментов и идей – вызывает живой отклик у зрителей. Это было видно по реакции зала и разговорам, и спорам в публике после него. Потому что один из внутренних итогов этого спектакля - оптимистичное утверждение (хотя сколько много трагического вместила эта история!): чтобы с тобой не произошло, не останавливайся, не прерывай внутреннего пути к себе и не сходи со своего жизненного пути. Иди вперед – и живи.
Валерий Бегунов, театральный критик
Фото из архива театра
