Татьяна Ильинична СЕЛЬВИНСКАЯ…     Великолепный сценограф, живописец и поэт. Дочь поэта Ильи Сельвинского. Просто Тата – она просила называть ее именно так. Дитя предвоенного поколения. С 30-х годов прошлого века ее судьба прошла сквозь противоречивые, трагичные и великие эпохи – а они отразились в её творчестве. И в её стихах – тоже. Великое дело - принадлежность к роду. На становление Таты несомненно повлияла жизнь личность ее отца. Поэт Илья Сельвинский первым из военкоров оказался в Керчи, только что ненадолго отбитой у оккупантов первым нашим керченским десантом. В сценографии, живописи и стихах Таты воплощены красота нашего мира, во всей его мучительной парадоксальности - и драматизм творчества.      Тата замечательно умела дружить и сотрудничать. Во множестве театров оформила спектакли. С гордостью несла звание главного художника Московского домашнего театра "НикинДом" Ники Косенковой. Ника обустроила в театре мемориальную мини-экспозицию, посвященную Тате.

Тате Сельвинской осенью 2022 г. исполнилось бы 95 лет. Она покинула нас в последнем месяце весны. Ее работы напитаны солнечностью и космизмом. Предлагаем вниманию читателей живописные работы Татьяны Ильиничны Сельвинской и статью о ней Владимира Климова, поэта и эссеиста. Его тоже уже много лет нет с нами. Он очень дружил с Татой. И статья его написана так, как пишет прозу и эссеистику поэт.

В. Б.

Сцено-державный мир

Мир Татьяны Ильиничны Сельвинской – особая Вселенная на звёздной карте современной артистически – художественной плеяды. Так сейчас не живут… Или почти не живут… Такое житие требует непрерывной самоотдачи. И такого особого отношения к реальности, когда жизнь слагается по законам искусства, а не искусство – по законам жизни.

И всё это вместе - Праздник зовётся, ибо жизнь по этим законам почти безбытна (даже если быт – избыточен, но всегда – стилен )…

…И маски лик прорезывается сквозь цвет. Линия лишь слегка приоткрывает занавес портретов. Не вычерчивая, а высвечивая их…

А там – внутри портретовых кулис – бездна свободных ассоциаций. Ершится, топорщится – жарево интуиции… Колоритмы картин – таинственно сгущаются, не только скрывая портреты, сколько – освобождая их от случайных бытовых напластований… Так происходит своеобразная ликализация лица.

Эти лица – эпичны, романны. Как и сам Сельвинский Дар… Шлейф наследства дочери одного из самых эпически размашистых, космических и романных российских поэтов двадцатого века – Ильи Львовича Сельвинского…

Её тотальный зрелищный романтизм – мантий играющий артистизм – очевиден потому, что Тата пишет Театром (даже когда пишет не о театре). Его подмостками, кулисами. Его грёзой и образом…

Это сказывается даже в том, что персоностас её героев – сплошь лица действующие (а бездействующие – не из Татиной пьесы).

Здесь лица в их потенции, в их развитии. Не констатация фиксацией (для художника это фикция), а – ответ на них (Чем не пьесный диалог!).

Художник общается с лицами – как персонажи в пьесах между собой…

Занавес – очень важная Персона Татиных полотен… Как из волшебных сундучков – из драпированных полотнищ к нам рвётся образ силуэтом. Тата ваяет абрисы из складок, движеньем ткани – ниспадающим. Сквозь ритмы тканных эскападов – мерцнут Божеств крыла играющие…

 И холстомерное пространство безмерным предстаёт бунтарством. Апокрифическая Речь… Сквозь сумеречь – светает Праздник…

Как сцена обостряет всю персонажью суть и актёрскую рать – холст обостряет лики её персон, их молчащую до поры интригу.

Подмостки лиц. Как будто театральный прожектор выхватывает их фрагменты, их сегменты. И – силуэты… Творит карнавализацию характеров. Целостность Сельвинского – плотного и плотского – письма – очевидна. Она сочиняет не кусочками, не частной конкретикой, а – единящим взмахом.  

Р-раз – и явлен мир, тональность, интональность, которого – слиток стильной природной стихийности.

Татьяна Сельвинская – не просто живописец. Она – сценограф, вернее графиня сцены. И её «драматургия цвета» (термин Таты) – пронизывает не только живописные представления на холсте, но и цветовые превращения в физическом пространстве пьес (т.е. – в спектаклях).

В её сценографии актёр оказывается не среди декораций. Скорее декорации – среда их ролей, их роленосная система…

Сценограф Сельвинская – взмах кистей – одевает фантазийный мир Слов в плотские одеяния Зрелищ. Здесь редкое сочетание тонкого, почти на капиллярном уровне поэтического артистизма – и мощной, атакующе площадной, эпичности.

Мышцы её красок напряжены. Мускулы картин – не картинны, но чувственны и светописны. Сильный и резкий, но нежный мазок, животворный и живо – писный, т.е. – очень живо писанный.

Колорит её работ конгениален световым занавесам и другим изыскам освещённости сцен…

Можно найти формулу, единящую её личность, из разных Муз состоящую. Например, такую: поэт Татьяна Ильинична Сельвинская – художник театра.

А можно так:

Художник Тата Сельвинская – поэт театра.

А можно совсем по-третьему:

сценографиня Татьяна Сельвинская – художник-поэт.

Как ни переставляй Музовы слагаемые, её слагающие, - всё будет верно. Это потому, что все три ипостаси в личности Таты – находятся в чрезвычайном энергетическом целом, неразлагаемом ни на какие слагаемые.

Вот живёт мощная творческая единица (да не единица – Бесконечность) – Татьяна Сельвинская – и понять, где у неё начинается поэт, а кончается художник – невозможно. Да и бессмысленно. Потому что ни поэт, ни художник, ни сценограф – у неё не кончаются никогда. И пребывают в таком синкретическом единении, что напоминают о древних художниках, бродячих поэтах, площадных клоунах и скоморохах, ещё не знающих о музах, живущих врозь…

Только – внутрь. Друг – в – друга.

Театр – подспорье для мощного темперамента Таты, масштаб которого не умещается в жестокие плоскости и статичные рамки станковой живописи.

Чужды ей и крайности современного авангардизма, когда в бой вместо художника вступает его тело, манипуляции с ним, его физическое присутствие внутри текста картин. Когда не искусство, а – плоть художника выламывается из полотна и вламывается в жизнь.

Театр же дает колоссальные возможности – и пространственного и человеческого, и телесного, и фактурного движения живописи, из рамок – в мир перетекая…

Это компромисс между мощью личности и немощью сложившегося порядка вещей…

Возможно, на преодоление издержек станковизма направлен и циркулирующий по жилам Татиных проектов (опусов, работ, картин) – цикличный динамизм её затей и идей. Когда пишется не одна, а залп работ – возникает ощущение большей подвижности проекта. Его другого дыхания и – объёма.

Это дерзкое – Сельвинское – упрямое, своестильное роскошество штриха и жеста, темперамент темперы и масла, и эта царственная стать всей Татиной персоны – вот черты её глубинной простоты и космоёмкой искромётности…

«Драматургия цвета», света – их столкновение, контакт – контраст, дуэт – дуэль – стилеобразующий симбиоз Сельвинской игры на полотне, уникальная авторская техника свето – проницания, цветомерцания, диффузии оттенков – определяют праздничному искусству художника совершенно собое место в общем картинном, словестном и зрелищном контексте…

Сценодержавная поступь поэта-художника – не знает пауз и границ.

Владимир  Климов, поэт, эссеист 

Фото Евгения Леонидова