В театре «У Никитских ворот», в режиссуре его художественного руководителя Марка Розовского состоялась премьера постановки «АМАДЕЙ» по знаменитой пьесе английского драматурга Питера Шеффера.

     Пьеса, на мой взгляд, скучноватая. Перегруженная авторской рефлексией, вкладываемой в реплики персонажей. Но она неукоснительно привлекала и привлекает внимание людей театра. Потому что она – о природе творчества. О свободе творческой души. О вечном и неизбежном столкновении неординарных личностей с косностью среды. О подсознательном страхе осторожных душ - показаться слишком непохожими на большинство и в проявлениях своей природа чересчур далеко «выломиться» за «принятые в обществе» стандарты. И, как рефлекторная защитная реакция от неординарности, – подавление и неприятие «яростных и непохожих». Наверное, в нынешние времена эту проблема ощущается всё острее. Вроде бы перед каждым открывается множество путей для самораскрытия, для самосовершенствования и проявления своей неординарности. И в то же время нынешняя цивилизация строится на всё большей стандартизации… речи, общения, одежды, быта и пр., и пр.

     Вот и Марк Розовский обратился к пьесе «Амадей» - причем, во второй раз. И приурочил премьеру ко второй годовщине смерти Олега Табакова.

     Первый раз, 38 лет назад – в 1982 году, Марк Розовский поставил спектакль «Амадей» в историческом  МХАТе (в Камергерском), руководимом тогда Олегом Ефремовым. А Сальери блистательно сыграл Олег Табаков, и спектакль шел почти 30 лет…

     Нынешняя постановка в театре «У Никитских ворот» не повторяет ту, давнюю, мхатовскую. Она полётнее, легче, изящнее. Танцевальнее, я бы сказал. Авансцена отделена от арьерсцены своеобразной «рамкой». Словно бы роскошная рамка старинной картины, в духе салонной живописи. Или обрамление гобелена. Или – портал сцены в усадебном (придворном) театре. И оттуда появляются куртуазные персонажи. Парики, камзолы, кринолины, обнаженные плечи, ордена и ленты, мантильи… (Сценография и костюмы Аллы Коженковой). Разумеется, какие-то параллели и переклички новой постановки с прежней есть. Но, в общем, это другой спектакль. И другой Сальери. Это – версия сюжета и его глубинных смыслов с точки зрения нынешнего времени, с высоты прожитого опыта: и самим Марков Розовским, и всем нашим обществом, всеми нами вместе.

    В одном из интервью Марк Розовский говорил о том, что «Сальери живет в каждом из нас». С этим надо уметь бороться в себе. А тема «сальеризма» по отношению к неординарности в наши дни обостряется. И потому это второе обращение Марка Розовского к пьесе «Амадей», на мой взгляд, наталкивает на ассоциации и параллели, о которых хочется поразмышлять прежде всего.

    Сальери играет замечательный актер - Александр Масалов. И он же играет Порфирия Петровича в предыдущей недавней премьере в театре «У Никитских ворот» - постановке Марка Розовского по «Преступлению и наказанию» Ф. М. Достоевского. И в том, как строят режиссер и актер образы Порфирия Порфирьевича и Сальери есть что-то неуловимо общее. Не потому, что их играет один и тот же артист, и его психофизика лежит в основе рисунка той и другой роли. Нет! Проступает именно родство этих характеров. Их душевного строя. Их мышления. Их природы.

     Сальери «ведет охоту» за Моцартом. Баловнем судьбы (так кажется Сальери). Беспутным гулякой, пьяницей, нарушающем все нормы приличия, некие «установленные запреты»  - и несправедливо наделённым свыше гениальным даром.

     Но и Порфирий Петрович ведет охоту за Родионом Раскольниковым. Талантливым мыслителем, неординарной личностью – как признает и сам Порфирий Петрович. Но этот особенный человек решил, что его неординарность дает ему право встать над ничтожествами и восстановить справедливость… ценой убийства! То есть, перейдя «установленную свыше» запретную черту.

     И Сальери, и Порфирий Петрович оба убеждены, что «исправляют ошибку судьбы» и восстанавливают «высшую справедливость». То есть, действуют как бы от имени незыблемости общественного устройства и от имени «высших сил.» - исправляя то, в чем «высшая сила» не доглядела.

     Давно отмечено, что Питер Шеффер явно внимательно изучил пушкинскую маленькую трагедию «Моцарт и Сальери». И там, и там все ходы и структура, и мотивации, и узловые моменты  схожи. Но Шеффер писал свою пьесу уже после того, как ученые достоверно установили, что Моцарт не был отравлен. И для Шеффера это принципиально важно. «Убийственный яд» Сальери – это целенаправленная травля таланта завистником.

      Потому в постановке Розовкого так много музыки и Моцарта, и Сальери – чтобы и через это сравнение ощущалось: кто есть кто. Масштаб свободы и полётности духа. Широта и высота замаха творящей воли. И, сыгранный Никитой Заболотным,  Моцарт в этом спектакле подстать своей музыке. Шалопай. Хулиган. Нарушитель всего и вся. Дружелюбный, извиняющийся за свои несуразности и прегрешения – и тут же опять все нарушающий и грешащий, грешащий… В глазах тяжеловесного, ползуче-мрачного, стелющегося, выжидающего своего часа и плетущего интриги Сальери – Александра Масалова, главный и неискупимый грех Моцарта перед небом – именно гениальность. И творческая свобода. 

    И Александр Мосолов, под рукой постановщика Марка Розовского, убедительно показывает родство Сальери и Порфирия Петровича, возомнивших себя проводниками «божьей воли» и высшей справедливости.

    Не знаю, задумывалось ли эта перекличка Марком Розовским, когда он планировал и готовил одну за другой эти премьеры – «Преступление и наказание» и «Амедея» - и давал роди Сальери и Порфирия Петровича одному и тому же глубинно-убедительному актеру.

     Прегрешения и вины Моцарта несоизмеримы с тяжестью «абсолютного греха» Раскольникова – он стал осознанным, программным убийцей. Но ведь он убил ту, которая никого сама не убивала, но своим ростовщичеством реально уничтожала жизни и судьбы многих и многих.

     Ни в чем не отвергаю идей и смыслов романа Ф. Достоевского. И не веду речь об оправдании Раскольникова и его рассуждений. Но сближение проблематики в этих двух постановках (и их литературных основах) есть.

    И пьеса П. Шеффера, и роман Д. Достоевского ставят один из вечных и неразрешимых вопросов: как быть неординарной (и неординарно талантливой) личности «внутри» социума? Устойчивость социума и залог его развития (в том числе и, по возможности, справедливого) – как раз требует определенной стандартизации. В том числе – и стандартизации (то есть – предсказуемости и понятности) поведения людей и отношений между ними. 

     Неординарность, дар, талант – всегда нарушение, протест, проламывание. Всегда «преступление» против «норм». Всегда конфликтность в столкновении «поступательного развития общества» с самопроявлением неординарности. Конфликтность – и в отношениях с близкими, в семье, и в отношениях дружеских, деловых, общественных. А проявления конфликта могут быть полярными.

     Мрачно-убийственным – как в случае с Раскольниковым. От «идейных» рассуждений до поступков. (Раскольников раскаялся в итоге – но какова цена прозрения…)

     И другой полюс: жертвенность судьбы носителя светлого, праздничного, искрометного творческого начала (светлого даже в грандиозном «Реквиеме» Моцарта) – и осознание самим талантом этой жертвенности своего пути.

     И мне еще думается, что есть некая неслучайность  в том, Марк Розовский что «Амадей» в театре «У Никитских ворот» пришел к зрителям   п о с л е  «Преступления и наказания». 

     Ведь покушения сальеризма на моцартианство рано или поздно порождают раскольниковых, а в ответ - порфириев петровичей.

Валерий Бегунов, театральный критик

Фото Марины Михайловой, Владимира Виноградова, Елены Лапиной, Анастасии Ентяковой