В этом мае, в последнем весеннем месяце, ушла из нашего мира в мир иной Татьяна Ильинична Сельвинская, замечательный живописец, театральный художник-сценограф. И удивительной, особой души человек.
Тата Сельвинская… Она настаивала, чтобы её так называли. Просто – Тата. И она права – у художника есть только имя. Обозначение его личностной и творческой судьбы. И ещё – фамилия. Принадлежность к роду. Тата – дочь поэта Ильи Сельвинского. Дитя предвоенного поколения. В родительской семье, а потом в своей собственной, уже самостоятельной жизни, Тата встречалась и общалась со многими выдающимися, крупнейшими мастерами нашей культуры и искусства. Тата ушла на 92-м году жизни. И с 30-х годов прошлого века девять десятилетий – несколько сложнейших, противоречивых, трагичных и великих эпох – отпечатались в судьбе Таты и образно воплотились в её творчестве. И в её стихах – тоже. Ее отец первым из фронтовых корреспондентов, на мотоцикле войскового связного, оказался в Керчи, только что отбитой у оккупантов первым керченским десантом нашей армии. Это освобождение было недолгим. Но Илья Сельвинский по горячим следам успел увидеть, запечатлеть и описать многое… И вот в творчестве Таты – в ее живописных работах и портретах, в ее сценографии, в ее стихах Отразилась парадоксальная, мучительная красота этого мира, во всем многообразии его полноты. И в её стихах звучат эти темы и мотивы. Спорящие друг с другом, но неразрывно связанные - ироничное и трагичное., Внутренний драматизм самого творчества – когда каждую картину, каждый эскиз декорации отдаешь, словно от сердца отрываешь, словно выпускаешь в неизведанность жизни дитя. И многоцветье, колористичность, красочность, визуальное богатство образом окружающего мира – тоже впечатаны в строки и строфы стихов Таты. И как сценограф, художник сцены, Тата стремилась передать именно чувственно-осязаемое, «тональное звучание» сюжета пьесы, эпизодов, ситуаций и характеров в живой ткани разворачивающегося сценического действа. Тата ставила перед собой задачу: в тональности, колорите, «звучании» красок» предлагаемых ею эскизов визуального, пространственного решения спектакля передать настроение и глубинный, внесловесный смысл перипетий, событий и характеров того или иного эпизода постановки.
Множество спектаклей, в самых разных театрах по всей стране, спектаклей самых разных, и традиционных, и авангардно-новаторских направлений, манер и стилистик оформлены сценографом Татьяной Сельвинской. Участие в многочисленных итоговых коллективных и персональных выставках. Награды, дипломы, звания, преподавательская деятельность. Обо всем этом можно прочитать в справочных и биографических сообщениях, в том числе в интернет-ресурсах. Но об этом гораздо лучше рассказывали и расскажут еще театроведы и искусствоведы. Здесь я – несколько об ином.
С Татьяной Ильиничной, с Татой всегда было очень интересно общаться. Чуть иронично прищуренный взгляд. Пристальный взгляд художника, подсознательно оценивающего, познающего новое визуальное впечатление. И в то же время – это внимательный, беспристрастный, дружелюбный взгляд глубокой масштабной личности – открытой для самого разного общения. Тата мужественно переносила потрясения и тяжелейшие моменты и события в своей жизни. И всегда оставалась доброжелательно-внимательной в общении с другими. Особенно когда это касалось возможного совместного творчества. Мне однажды, в самом начале нашего знакомства, довелось начинать с Татой один из независимых театральных проектов (тогда, правда, по разным внешним причинам, проект не состоялся). Тата была особенно открыта в творческом общении, в творческих контактах. Без всякого высокомерия, без фанаберии «великого и маститого мэтра» она вслушивалась и вдумывалась… вчувствовалась!.. в предлагаемое начинание – хоть от академического и увенчанного всеобщим признанием театра, хоть от независимой группы, никак статусно, ведомственно не зафиксированной, не формализованной. Для Таты прежде всего важны были суть предлагаемого, идеи творчества и воплощения и суть того, кто предлагает. Кстати, Тата очень гордилась званием (или должностью) главного художника первого московского домашнего театра «НикинДом» - режиссера, актрисы, педагога Ники Косенковой, создателя «Метоники» (методики воспитания голоса). А Ника гордится тем, что многие спектакли в ее домашнем театре оформлены сценографией и картинами Таты. А одна из этих постановок в «НикинДоме» - спектакль по стихам Таты Сельвинской.
Между прочим, все, кто учился у Татьяны Ильиничны, сами уже давно матерые и известные мастера театра, с особой проникновенной радостью называют себя учениками Таты. Это звучит в их устах, как особое почетное звание. Такое вот сообщество верных – «ученики Таты».
Но и об этом, конечно, гораздо лучше и полнее расскажут те, кто в учебе, работе, творчестве и в житейских перипетиях шел рука об руку с Татой Сельвинской.
Здесь мы предлагаем вашему вниманию воспоминания другого замечательного нашего сценографа, Татьяны Спасоломской (учившейся на курсе Татьяны Ильиничны) – о том, как началась эта учеба.
А в завершение мы публикуем, любезно предоставленные редакции, стихи Виктора Делога, многолетнего друга и соратника Татьяны Спасоломской – они сильнейшим образом созвучны тому впечатлению, которое оставляло общение с Татой и с её творчеством. И потому эти стихи Виктор назвал: «ПОСВЯЩЕНИЕ»…
Валерий Бегунов,
театральный критик, обозреватель и член общественной редколлегии журнала "Современная драматургия",
член секретариата РОО "Гильдия драматургов России".
Татьяна Спасоломская
- 2005. Москва, квартира Таты в Гольяново, 15 мая. Смотрю из кухни через квадратное окно кухни на портрет Гриншпуна. Писала его в 1981 г. После Нового года в комнате общежития в Магадане. Окно на пятом этаже было заложено снегом. Я ходила в театр в валенках и жилете из белого кролика – мама сшила. Белый мех меня толстил, но было тепло.
Через зеркало в прихожей вижу с кухни гостиную, там собрались ученики, многие уже бабушками и дедушками стали, я - тоже. Тата сидит в модном кресле в лиловом платье, с орденом…
Хочу написать такой портрет. Еще не написала – 2011-й год. Волосы Тата перестала подкрашивать, и они совершенно белые. Цветы – Тата говорит – «открытки». А я говорю, думаю – «открытки Богу».
Это мое послание из маминого и папиного заветного сада.
Крошечные синенько-голубенькие бабочки вьются стайкой над зарослями мать-и-мачехи, а вот – старые яблоневые деревья, значит скоро поляна. Там привал. Обед – на березе нашей любимой. Папа ставит велосипед. К столу подсаживает меня на плечи – и вот мы березовыми ложечками уплетаем с помидорами и огурцами яйца всмятку. Куры снесли в курятнике, мама сварила. Теперь – чай сладкий из бутылки из-под яблочного сидра. Кружка одна, алюминиевая.
С березы видно далеко: за спиной поле, на поле пышная елочка, под ней мы с папой спрячем корзину с грибами, когда поедем купаться на песчаный карьер. Это после, когда объедем болото, соберем все подосиновики, подберезовики, лисички, моховики – дома будем считать – больше ста всегда было. С мамой будем чистить и жарить.
Так вот, за спиной поле ржи уже золотится, а за леском сияет что-то невообразимо чудесное: солнце высвечивает озерцо, невообразимо яркую зелень ковра травы в росе и паутине. Все окутано туманчиком, и крики соек, может цапель, что-то пощекивает там, потрескивает.
Есть граница, за которой топко, трава вся качается, а так хочется камышок или кувшинку-кубышку. Там есть окружная твердая дорожка – я знаю. Откуда? Ох, если бы папа знал, что мой сводный брат Виталик (будущий клоун) таскал меня недавно в лес, с Сашкой Алфёровым и двумя кусками хлеба, ходили искать Самолёт, который упал в болото…
Слух прошёл по посёлку, вот они и пошли, меня куда? – с собой, родители на работе. Дома одну не оставишь, И вот я стояла на этой твёрдой дорожке, а так до этого места метро пять – они меня по этим волнующимся кочкам перетащили. Поставили с зонтом на дорожку. Сказали: «Собирай клюкву, ешь!» - и исчезли.
Вот так я узнала про твёрдую дорожку после топи. С папой, конечно, мы туда не ходили – наберём грибов вокруг, лося увидим или его следы. Потом - купаться в карьер, уже за полдень возвращаемся домой. Часто ездили.
Теперь вы знаете, что Виталий Алексеевич Довгань стал известным клоуном, музыкальным эксцентриком, режиссёром клоунады Московского цирка.
О нём и его детстве, клоунских задатках и злоключениях я напишу отдельно, а вот история про моё поступление в Училище 1905-го года после школы примечательно, может без брата и не состоялось бы.
В то время он уже работал в цирке и прошёл такую школу сопротивления – отец Николай Васильевич, мой папа, офицер бронетанковых войск, работал инженером в Академии и, конечно, хотел, чтобы Виталик получил – понимаете? – настоящую мужскую профессию. Папа очень любил цирк, но когда узнал, что Виталик поступил в цирковое училище, перестал смотреть передачи про цирк.
Вообще папа любил цыган, табор (может, когда-то бывал – не рассказывал), охоту. Перестал охотиться, когда ранил зайца, и тот плакал, как ребёнок.
Рыбачил с кружками, мечтал жить на воде и иметь лодку, прекрасно рисовал, чертил, мастерил, играл на аккордеоне, делал с мамой вишнёвые и клубничные компоты, соленья, сделал сам всю мебель для дома и выращивал розы и флоксы всех цветов! Понимаете? Помните эти подмосковные сады? Аромат чувствуете?
В театр родители не ходили. Дом строили, сад-огород любили и умели. Собственно, папин сарай до сих пор стоит – это всё!
Так вот, Витя, пройдя все мытарства политехнического, сельскохозяйственного и т.д., сказал папе и маме – пусть Таня сразу идёт в художественный учиться. А куда? Мама с папкой моих акварелий и рисунков – я ходила в студию и рисовала всё время – так вот, она, пока я заканчивала десятый класс, обошла все училища и институты. Стало ясно, что я только в училище смогу поступить. И вот, в МАХУ, когда она показала в очередной раз мои работы, педагог сказал: «Приводите мальчика(!)...» Мама запомнила симпатичного, кучерявого художника, имя его записала. Дмитрий Воронцов.
Наступил июнь. Время просмотра. Брат тащил меня за руку к училищу (помните – лес… болото, 1956 год), а теперь на дворе 1968-й, по Сретенскому бульвару ходит трамвай «А». В Москве я бывала редко и поэтому очень всего боялась, стеснялась, краснела. Но учиться на художника – не сомневалась, даже хотела.
И вот представляете, очередь с папками, девочки, мальчики, тети, дяди, парни – тогда и на дневное принимали и на вечернее. Надо достояться до двери комиссии и получить допуск к экзаменам… Виталик поставил меня в хвост километровой очереди и пошел посмотреть и узнать…
Возвращается, берет мою папку, меня за руку и быстро ведет и объясняет, что надо делать. Подводит к двери: как дверь откроется, сразу иди. Я краснею, но как-то само собой оказываюсь в большом зале. Против света сидит комиссия, а слева стоит художник с воздушной шевелюрой и белозубой улыбкой. «Раскладывайте работы». Я, как курица, раскладываю большие ватманские листы… «А где же рисунок?» На меня смотрят прозрачно-голубые глаза очень пожилой дамы – всё секунды решают, уже другие за спиной входят – взгляд на Воронцова… «А вот у нее неплохая гризайль…» «А где композиция?» Тут я показываю наш с братом опус – пшеничное поле и выжженная свалка (брат был молодым коммунистом). «Хорошо!» – говорят и ставят штамп на заявлении. Допущена!
Это, конечно, еще не все! Через два дня идет в мастерскую к Дмитрию Андреевичу – вот тут уж чистой везение! Оказывается, когда Виталик зашел в зал, где заседала комиссия, и разговорился с Воронцовым, представился артистом цирка на Цветном бульваре – а тогда там шло представление с его участием – конечно, кто бы мог подумать, что мастерская Воронцова в доме рядом с цирком?! Вот туда мы и шли.
Мастерская была в мансарде, я, конечно, треснулась головой об балку на лестнице и вошла с братом в мастерскую вся в слезах. Еще раз показала работы. Дмитрий Андреевич вел подготовительные курсы, он познакомил меня с группой, заниматься уже не было времени. Он дал мне кое-какие рекомендации по работе на экзаменах и благословил.
Сдала я их все на «5» по рисунку, а заявление сразу написала – «театральное отделение». И стали мы студентами МХУ на театральном отделении у Т.И. Сельвинской. Так повезло!..
Виктор Делог
ПОСВЯЩЕНИЕ
Поговори со мною
О чем не знаю пока
Хочешь о значении слов
Хочешь о величии снов облаков
Хочешь об играх красок холстов
Хочешь о воспитании
Это легче чем о любви
Хочешь о шепоте трав
Хочешь о шуме ветра в соснах
Их так трудно понять взрослым
Ты думаешь ни если а когда
Бесконечностью встреч
Что ведет куда…
Ты замыкаешь круг
Он дрожит как струна
И предчувствие охватывает вдруг
Что эта встреча будет длиться вечно
Ее согреет солнечный зайчик
И запомнит Луна
2020,18мая
